Профессор Корнилов долго стоит у расписания.
- Что за расписание!.. Сам черт ногу сломит. Одна Лидия Сергеевна в нем разбирается.
На ту же тему.
К расписанию подходит Лидия Сергеевна. После длительного изучения общается сама с собой:
- Какой дурак писал это расписание? Подождите. Это расписание писала я. Я не дурак. Я доцент Ширина. Значит, расписание хорошее. Его только надо внимательнее читать.
Отходит.
Всем известна глубокая патриотичность Всеволода Николаевича Бояновича. Свои лекции время от времени он перемежает лирическими отступлениями, например:
- Лежим мы вчера с женой и думаем: как точно сказал на последнем пленуме Никита Сергеевич!..
Любвеобильность Всеволода Николаевича также является одной из тем студенческого фольклора, передаваемого из покололения в поколение.
На недавнем бале прессы в банкетном зале "Интуриста" к Бояновичу подбегает девушка и радостно кричит:
- Здравствуйте, Всеволод Николаевич! Вы меня помните?
Тот удивленно пожимает плечами.
- Меня зовут Альбина.
На лице Бояновича написано сожаление. Рядом стоящий Котиков, руководитель пресс-службы ростовского мэра, решает спасти ситуацию.
- Всеволод Николаевич, а Вы знаете анекдот на эту тему про Бояновича?
- Про меня? Нет.
- И я не знаю, - простодушно заявляет Альбина.
- В таком случае, Альбина, представьте, что я - Боянович, и говорите всё то же самое.
Альбина быстро осваивается и игриво взмахивает ресницами:
- Всеволод Николаевич, здравствуйте! Вы меня узнаете? Я - Ваша студентка.
- Нет, не припоминаю, - говорит "Боянович".
- Я даже писала у Вас как-то курсовую.
- Извините, столько стедентов за сорок лет педагогической работы... - Котиков в образе Бояновича, как-бы извиняясь, приобнимает девушку, его рука непроизвольно опускается на бедра, чуть поглаживает сзади...
- А-аа!.. Альбинушка! Как же! Помню, помню. Отлично все помню. Замечательная была курсовая!
Громче всех смеются Альбина, после некоторого колебания решившая не обижаться на Котикова, и настоящий Боянович, который, похоже, действительно не знал этого древнего факультетского анекдота.
В пору, когда Боянович был редактором университетской многотиражки
"За советскую науку", ответственным секретарем "Засова"
трудилась Наталья Александровна Педашенко.
Фотокорр из студентов принес не совсем качественные снимки -
репортаж со студенческой "Весны". В числе прочих забракованных
фото оказался снимок студентки-певицы в сильно декольтированном платье.
Черты лица были почти неразличимы. Как говорят в газете, блин вместо лица.
К столу ответсека подошел редактор и долго смотрел именно на этот снимок.
- Обязательно поставьте, обязательно.
- Да ведь там блин, да и только, - заметил ответственный секретарь.
- Наташа, - с чувством произнес Всеволод Николаевич.- Как она пела! Какая грудь! Такие блины я ел бы и ел...
Много поколений студентов изучали русский язык по "Корзине с еловыми шишками",
"Коту-Ваське" - излюбленным текстам Раисы Яковлевны Саакян.
Её предмет в расписании назывался ПСРЯ - практическая стилистика
русского языка, но в миру расшифровывался как "практическая
стилистика Раисы Яковлевны".
Как-то в курилке произошел следующий диалог:
- Опять по ПСРЯ нам столько готовить! Чего она от нас добивается?
- Любви к родному языку.
- Нет, в любви к ПСРЯ я давно изъяснился, но она требует регулярного
присутствия на семинарах и выполнения упражнений.
- Значит, чтобы мы не только любили, но и регулярно были любовниками...
Будучи студентом, нынешний доктор филологических наук Дмитрий Баохоанович Пэн,
завоевал сердце Раисы Яковлевны рассказом о том, что ее студенты
оказывают благотворное воздействие на культуру речи ростовчан.
В располагавшемся на Пушкинской неподалеку от филфака детском кафе "Ягодка",
по уверениям Дмитрия Баохоановича, все повара говорят "тефтели",
"балованный" и даже "августовский". Будущий доктор утверждал,
что именно работники общепита формируют культуру речи у ребятишеки и
представление о норме у их родителей, а значит вскоре все население
Ростова будет охвачено орфоэпией.
Однажды на семинаре Раиса Яковлевна дала задание подобрать синонимы
к какому-либо прилагательному. Через пару минут студент попросил слова:
бардовая юбка, кумачевая кофта, рябиновый платок, оранжевая сумка,
кровавый перстень, рубиновый маникюр, алые губы,
пунцовые щеки, малиновые серьги...
Раиса Яковлевна внимала, удовлетворенно кивая головой.
Несколько студентов, догадавшись, едва сдерживали смех:
синонимический ряд описывал облик преподавателя,
где были все оттенки красного цвета - от розоватой охры
до багрово-лиловых тонов, причем ни одни не повторялся.
Когда студент исчерпался, Саакян со знанием дела заметила,
что у прилагательного "красный" есть еще много
синонимов, которые не прозвучали.
После семинара этот же шутник разговорился с Раисой Яковлевной
на темы авторских стилей. Та среди прочего сказала:
- Я Бунина о-очень люблю. Но его экзотическая сек-су-альность меня раз-дра-жает!..
И на нежных щеках Раисы Яковлевны стал разгораться новый, доселе невиданный - пламенный оттенок.
Выпускница после защиты диплома встречает на лестнице Саакян:
- Раиса Яковлевна! Я недавно узнала, что ваш муж - двоюродный брат отца моей двоюродной тёти.
- Катенька, я так и думала, что мы родственники. Вы такая талантливая девочка! Я всегда это знала.
Раиса Яковлевна очень любила свою дачу. В сезон интеллигентное
семейство Саакян обычно брало работника, который за кров, пищу и
скромное вознаграждение помогал копать, бороться с сорняками и
ухаживать за розами. Работник был очень добросовестен, честен,
но при этом недалек, точнее - своеобразной логики.
Однажды он попросил хозяев выделить ему квадратный метр
земли в углу сада. Долго не хотел говорить, зачем это ему. Потом признался.
У человека была мечта. Вырастить баобаб.
Раиса Яковлевна чуть не прослезилась: надо же, как возвышенно.
- Почему именно баобаб?
- Для научного эксперимента. Мне нужно, чтобы он зацвел.
- Но ведь баобаб растет тысячу лет, придется долго ждать,-
заметила Саакян, готовясь плавно трансформировать мечту в что-нибудь полезное -
грушу, вишню или дуб на крайний случай.
- Вот именно, - сказал работник. - Я хочу скрестить его с человеком.
И тут Раиса Яковлевна поняла, как будет выглядеть процесс...
Аудитория. Короченский. Волнуясь и сбиваясь, читает лекцию.
Читает буквально, по конспекту. Студенты заняты своим.
В какой-то момент Короченский отвлекается от текста,
желая сделать импровизацию. Он ищет слова. Пауза.
Это привлекает внимание. Студенты и преподаватель смотрят в глаза друг другу.
- Каждый журналист, - по словам формулирует Александр Петрович,-
должен, нет - просто обязан сообщать обществу, о чем думает,
что делает его член...
- Что сообщать?- невозмутимо переспрашивает хорошая студентка,
конспектирующая лекцию.
Аудитория кричит ей хором.
После долгого дня общения с первокурсниками
Любовь Васильевна Шибаева приходит домой. Снимет пальто.
Достает из сумки пачку пельменей. Становится с ней у зеркала и
внимательным прищуром смотрит в отражение.
- Ну что, Шибаева - пельмешки собираешься кушать?
Нет, ты лучше книжку по сюрреализму почитаешь!
На многие поколения журналистов произвела неизгладимое впечатление
Рита Яновна Аболина, вдохновенно и страстно проповедовавшая науку
научного коммунизма, когда филфак перехал в новые корпуса на Пушкинской.
Она простирала руку в потрясенный зал:
- Вы слушаете, что говорит Генеральный? Нужна перестройка, переориентация,-
Жест поднятых рук, как бы поворачивающих голову на 180 градусов.
- Мы должны заново перечитать Маркса,-
указательный палец направляется в левый угол удитории №5,-
Энгельса,- палец перемещается в сторону правово угла,- Ленина!!!
Последнее слово произностится на особом подъеме,
палец устремляется в центр, между основоположниками.
Все поднимают головы и смотрят на потолок.
Пятна сырости и бурые разводы действительно образуют
там какие-то изображения. Злые языки утверждали,
что там были даже пятна, похожие на Иосифа Виссарионовича,
Никиту Сергеевича и самого Михаила Сергеевича с Раисой Максимовной.
Этими изысканиями и занимались на лекциях Риты Яновны.
Другая незабвенная преподаватель, по части философии, -
Галина Ивановна Кужелева, любившая экзотическую одежду,
воинствующий материализм и сочный русский язык.
Вот некоторые из ее обычных фраз:
- Мальтузе был идиотом в области метода.
- Конт - это ахинея и бред сивой кобылы.
- Но Гегель был не совсем дурак в философии: знакомство с диалектикой даром не проходит.
- Ладно, идите на перерыв, а после - вернемся. К нашим баранам.
Иностранные студенты часто на экзаменах извлекают выгоду
из слабого владения русским языком. В путанной, сбивчивой,
с жутким акцентом речи преподаватель в конце концов начинает
слышать то, что желает услышать, и отпускает студента с миром.
Один африканец попытался применить этот прием на экзамене
по современной зарубежной литературе у Люксембурга.
Дескать, он читал роман в подлиннике,
и ему трудно рассказывать о нем по-русски.
Люксембург согласился с таким психологическим явлением.
Они с удовольствием поговорили о том, что на тексты на английском и
на русском - это два разных романа, обсудили изобразительные
возможности и сильные стороны языков.
А затем Люксембург предложил рассказать содержание романа по-английски.
Студент замялся. Потом сообщил: в его стране говорят по-французски.
О, французский! Люксембург еще десять минут разговаривал
о поэтике французского языка, который не чета английскому,
и когда африканец уже собрался подниматься, деликатно попросил,
перейдя на французский, все-таки рассказать,
что же произошло в том злополучном романе.
Видя очередное замешательство студента, Люксембург решил его добить:
- Тогда хотя бы на каком-нибудь языке.
Немецком? Испанском? Португальском? Хинди? Я пойму.
Африканец от греха подальше забрал зачетку.
В перестроечные времена завкафедрой литературы доктор Забабурова
стала замечать, что доктор Люксембург стал задумчив и
все норовит быстрее исчезнуть домой. На вопросы начальницы
доктор Люксембург смущался и говорил, что работает над книгой,
но говорить об этом ему пока бы не хотелось.
Наконец, он радостно сообщил, что закончил работу.
Долго пояснял, как сложно было искать литературу об авторе,
которого еще не переводили на русский язык,
искать издательство. Но наконец все позади, сегодня уже можно
показать сигнальный экземпляр - перевод романа и литературоведческий
комментарий.
Люксембург, немного смущаясь, протянул книжку.
- Первый экземпляр позвольте подарить вам, Нина Владимировна.
Забабурова взяла подарок. На обложке стояло имя автора: Задер-Мазох.
Молча она достала что-то из своего стола:
- Я тоже хочу подарить вам свой перевод произведения,
который не издавался на русском языке. Он тоже только что издан.
Люксембург взял книжку. На обложке было написано: маркиз де Сад.
Садовская в книжном магазине увидела шикарное издание Бодлера:
авторский текст и одновременно русские переводы. Но у нее не было денег.
Она прибежала на кафедру и заняла двадцатку.
Вернулась в магазин, но книжка уже была продана.
В расстроенных чувствах она добрела до кафедры,
вернула деньги и села у окна курить. Ее стали утешать.
Вошедший Люксембург справился, что случилось.
- Да вот, книжку хотела купить, а пока за деньгами бегала, ее уже продали.
Добрый Люксембург сказал: "Да не рассстраивайтесь.
Лучше посмотрите, какую прелесть я сегодня купил."
И протянул Садовской Бодлера.
Первокурсники четырех десятилетий были влюблены в божественные
очи Аллы Арсентьевны Кузнецовой и звали ее Афродитой.
Как всегда на пятнадцатой минуте она шумно появлялась в аудитории,
крупным шагом достигала кафедры, вдвигалась в неё,
бюстом разворачивала в нужном направлении и,
бросив пеструю котомку на паркет, начинала своим
шестиугольным ртом извергать крамольные речи:
- Зевс! Совратил. Невинную девушку! Пасифая!
Воспылала противоестественной страстью. К быку.
И от этого стра-ашного. Сои-ития.
Родилось чудовище! Минотавррр!..
Студенткам плохело.
Ученица Аллы Арсентьевны, Елена Николаевна Иваницкая
известна была своей уникальной памятью и математическими способностями.
Она любила войти в аудиторию, окинуть мимолетным взором зал и,
встав за кафедру, произнести негромко:
- В аудитории тридцать четыре человека.
Старосты, передайте, пожалуйста, списки присутствущих.
Переждав легкий ропот из зала, она заводила грудным голосом,
в котором басы сменялись дисконтом в пределах слова:
- Сегодня. Мы с вами приступим. К изучению творчества
Александра Сергеевича - кого? Неправильно. Грибоедова.
Экзамен у Иваницкой. Вопрос: "Петербуржские повести Гоголя". Студент:
- Особое место в цикле петербуржских повестей занимает повесть Гоголя "Шинель".
Иваницкая:
- Что???
Студент в недоумении. Снова произносит ту же фразу. И снова:
- Что???
Студент произносит по словам, наблюдая реацию:
- Особое место, - Иваницкая кивает, значит - мысль правильная,-
в цикле петербуржских повестей,- продолжает кивать,
значит это действительно цикл, а не сборник или книга,
к тому же повестей, а не рассказов или новелл,
и в конце концов петербуржских, а не петербургских,-
занимает повесть Гоголя,- кивает - слава богу,
не Гегеля и не Горького, - "Шинель"...
Иваницкая:
- Опять!.. Вы меня убиваете. "Шинееель", а не "Шинэль"!
Садовская разработала шкалу степени знакомства студентов с текстами.
Если на на вопрос преподавателя: "Вы читали произведение?",-
студент бодро отвечает: Конечно!" - значит,
ему в общежитии рассказали содержание. Это претензия на пятерку.
"Читал критику и смотрел фильм" - это знание на четверку.
"Читал в детстве и забыл" - согласие на тройку.
Однажды на лекциях Садовская сказала: "Если в билете достанется произведение,
которого вы не знаете, будем беседовать по Шекспиру".
На зачете студент кое-как ответил первый вопрос -
общую характеристику какой-то литературы какого-то периода.
- Второй вопрос, - сказала Садовская.
- Лучше по Шекспиру.
- Тогда "Ромео и Джульетта". Читали?
- Читал критику и смотрел кино.
Садовская печально просит:
-Только кратко. Что там происходит?
- Там о трагической любви Ромео и Джульетты. Она погибает в результате ошибки. И он тоже.
Садовская берет зачетку и механически спрашивает:
- При каких обстоятельствах?
- Он ее душит, а потом кончает жизнь самоубийством.
- Как душит? Подумайте...
- Все правильно - душит. Ромео был негром. Он решил, что Джультетта ему изменила.
Студент радостно делится с друзьями:
- Мне на зачете попался вопрос: "Фуэнте Авехуна".
А я вообще не знал, что это. Жанр или название произведения?
Проза или стихи? Если имя - то мужское или женское?
Может, Фуэнте - это должность или титул,
а Авехуна - название местности?
Еле выкрутился, чтобы на этот вопрос вообще не отвечать.
Во время следующей сессии студент стоит грустный.
Друзья спрашивают, что случилось.
- Да вот, на экзамене попался вопрос: "Саломейский алькальд". А я его не читал.
- Так спросил бы у соседа, что-нибудь бы и ответил.
- Я и спросил.
- Ну...
- Мне сказали, что он написан на сюжет "Фуэнте Авехуна".
Яков Романович Симкин вел курс "Сатирические жанры журналистики".
Он любил, чтобы студенты на экзамент подготовили собственные примеры.
Одному студенту достался билет, в котором первым вопросом значилось
"Анекдот как жанр публицистики", а вторым - "Приемы создания комического эффекта".
Студент развернул теорию, что в анекдоте сталкиваются различные ценности,
причем одна, привычная для слушателя, получает неожиданную и
убедительную критику со стороны другой,
что особенно видно на примере анекдотов двух типов -
политических и еврейских. Бывший секретарь факультетской
парторганизации попросил перейти к следующему вопросу.
Студент назвал некоторые комические приемы и
подробнее остановился на приеме "повтор".
Это когда повторяется с вариациями "вчера были раки по пять большие,
а сегодня маленькие по три". Всякий раз возникают новые смыслы,
и на пятый-шестой раз слушатель помирает со смеху.
Такой прием может сделать смешным все что угодно,- заявил студент.
Например, телефонную книгу Ростова.
Утомленный жизнью, Симкин заинтересовался.
Студент достал домашнюю заготовку и стал читать:
"Зайцев А.А., Зайцев А.Б., Зайцев В.Г." Зайцевых было много, штук сорок.
Симкин терпеливо ждал, когда ему станет смешно.
После Зайцева Я.Я. студент сделал паузу и продолжил:
"Зайцева А.Ю., Зайцева Б.У., Зайцева В.О..." Симкин ждал.
В глазах была улыбка: конечно, всякие "б\у", "ея", "кака" и
прочие аббривеатуры могут быть смешны, студент понимает, молодец,
нашел самостоятельный пример, но мог бы понять, что шутка затягивается.
А тот, дойдя до Зайцевой Я.Я., продолжил:
"Зайченко А.З., Зайченко Б.З, Зайченко З.З..."
Симкин смотрел взглядом: "И этим вы хотели удивить всю Одессу?" -
но не прерывал. Покончив с последним Зайченкой,
студент взглянул профессору в глаза и невозмутимо продолжил:
- Зайцберг А.М., Зайцвальд К.Ц., Зайцварг В.Ц.,
Зайцман Ю.Е, Зайцмер М.Я., Зайцфельд Я.Ф...
Яков Романович лежал на экзаменационных билетах и мелко-мелко трясся.
Возвратившись через два года из рядов Вооруженный Сил СССР,
студент подошел к Якову Романовичу Симкину с тем,
чтобы договориться о досдаче, и памятуя о профессорской забывчивости, начал:
- Яков Романович, Вы меня помните?
- Конечно.
В этот момент подходит сын факультетского преподавателя и начинает сходу:
- Яков Романович...
- Вас тоже помню, Саша, - реагирует тот.
Профессорско-супружеская пара лексикографов Введенской и Колесникова
была творческим союзом льда и пламени.
Профессор Введенская столь стремилась к орфоэпии,
что речь ее стала безукоризненным образцом того, как не говорят.
Как дама культурная, она не могла себе позволить тушить бычки о панель,
как делали на лестничной клетке студенты, и совершала сей акт
противопожарной безопасности, оглядев окресности, о подошву
собственной туфельки. Один студент доказал ей как-то со ссылкой
на словарь "Русский язык. М. 1977", что "черный кофе"
пьют маленькими чашечками, а "теплое кофе" продается
стаканами в факультетском буфете.
Профессор Колесников, напротив, отличался вольнодумством.
На лекциях он мог чесать у себя в карманах,
сидеть на углу стола, использовать выражения с эвфемизмами.
Он любил шокировать первокурсниц фразой: "Тут не было моего пальта?"
Те морщились: фи, какой бескультурный, а еще в очках.
Старшие им поясняли: это - профессор Колесников, у него теория,
что существительным в русском языке свойственно иметь склонение и
правильно говорить "доехать метром", "стучать костяшками домина",
"взвесьте пару кил сахару" и т.п.
В целом это была гармоничная пара дополнявших друг друга людей.
Он писал рецензии на её словари, она выступала с критикой его статей.
Поэтому на любую публикацию у них было достаточное количество научных откликов.
Однажды в сложные восьмидесятые во время практики на кафедре
студенту сказала лаборант: "Кто-то масло в холодильнике забыл."
Студент предположил, что наверное,
у профессоров склероз. Лаборант покачала головой:
- Наши профессора масла кафедре не оставят.
Марат Тимофеевич Мезенцев из часа в час прогуливался
по коридору в глубокой задумчивости. В такие минуты
в ответ на "Добрый день!" или "Здравствуйте!"
он не прерывал размышлений.
Однажды студентка на очередном перерыве по-привычке
поприветствовала Марата Тимофеевича и, не ожидая ответа,
направилась в курилку. Но Мезенцев внезапно прервал свой ход,
подошел к девушке и, глядя в глаза, серьезно сказал:
- Катя! Мы с вами сегодня уже здоровались.
Томная блондинка, Дина Александровна Антонян на семинаре
долго слушала вопрос студента, наконец прервала:
- Дима, у меня так голова болит!.. Спросите лучше у соседа.
Во время перерыва две африканки, оставшись в аудитории
и нежно копошась в прических друг друга,
ведут меланхолический диалог по-русски,
поскольку одна из англо-, другая - из франкоговорящей страны:
- Ты пробовала гуабо?
- Не-е-ет.
- Слюшай, это как какабо.
- Как какабо, да-а-а?
- Да, она как макодо. С орехи вкюсно.
- Обыкновенни со-ус, да-а-а?
- Да, как макодо, когда с орехи.
- Гуа-а-або!..
Однажды группа первокурсников бродила коридорами газеты "Комсомолец",
тщетно пытаясь найти хоть кого-нибудь. Наконец в дальней комнате
в завесах табачного дыма ребята разглядели одноглазого мужчину
в возрасте и стали объяснять ему, дескать готовят
номер "Молодого журналиста" о том,
как сейчас работают выпускники факультета,
и хотят с ними встретиться.
- Так и работают, как учились, - хладнокровно заметил мэтр.-
Если придут в редакцию к трем, так это всем должно быть счастье.
Майор Никулин проявлял заботу в отношение вверенного подразделения.
Однажды зимой он встретил во дворе военной кафедры студента без шапки:
- У тебя это - менингит будет. Это знаешь, какое заболевание?
Человек может или умереть, или дураком стать.
У нас с братом было, причем брат умер.
Чтобы больше тебя без шапки не видел!
Другой майор на военных сборах, построив взвод, орал:
- Вот вы собрались тут умные и бестолковые...
А у меня, может, одна извилина! Зато прямая и ведет к коммунизму!
Журналистика
Право
Литература
